— Отведите Молли и Рона на корабль!
Теперь поднимались кофейники: застревая в грудах пищи, они переворачивались, брызгая горячий кофе.
Закричала женщина, выставив обоженную руку.
— Здесь больше не весело, — сказал Калли. — Я уведу их.
Он двинулся вперед, а рядом с ней оказался помощник. Она поймала его за руку.
— Помощник, что это за Бандикут?
— Злобное маленькое животное. Сумчатое.
— Верно. Теперь я вспомнила. А талассанимия?
— Разновидность анемии.
— Это я знаю. Какая разновидность?
— Дайте подумать. Все свои сведения о медицине я получил в гипнокурсе. Вспомнил. Это наследственная болезнь, кавказский эквивалент анемии серповидных клеток, разрушаются красные кровяные тельца, исчезает гемоглобин…
— … гемоглобин исчезает, и клетки уже разрушаются осмотическим давлением. Понятно. Нужно выбираться отсюда.
Удивленный помощник двинулся к арке.
Ридра — за ним, скользя на залитом вином паркете.
Перед ней возник Брасс.
— Спокойней, капитан!
— Прочь отсюда! — скомандовала она. — И побыстрей!
— Хотите верхом?
Улыбаясь, он опустился на четвереньки, она вскарабкалась ему на спину, сжала бока ногами и уцепилась за плечи. Огромные мускулы, поразившие Серебряного Дракона, начали сокращаться под нею, и Брасс помчался галопом вдоль стола. Гости испуганно расступились. Так они добрались до выхода.
В ее мозгу нарастала истерия. Она отбросила ее в сторону, добралась до своей каюты на «Рембо» и схватила интерком.
— Помощник, все ли…
— Все на борту, капитан.
— Лишенные Тела…
— Тоже, все трое.
Брасс, тяжело дыша, заполнял вход за нею.
Она переключилась на другой канал, и почти музыкальные звуки заполнили каюту.
— Хорошо, он еще продолжается.
— Это он? — спросил Брасс.
Ридра кивнула.
— Вавилон-17. Передача автоматически записывается, чтобы я могла изучить ее позже. Во всяком случае здесь ничего не случилось.
Она переключила что-то.
— Что вы делаете?
— Я перекодировала сообщение и посылаю. Может быть, что-нибудь получится. — Она закончила первую запись и начала вторую. — Впрочем, не знаю точно. Язык мне еще не совсем понятен. Я чувствую себя так, словно Шекспир исполняется на инджининглиш.
Передача снаружи привлекла ее внимание.
— Капитан Вонг, говорит Альберт Вер Дорко. — Голос был взволнован. — Произошла ужасная катастрофа, здесь абсолютное смятение. Я не нашел вас у брата, но мне доложили, что вы только что затребовали немедленный старт в гиперстасис.
— Ничего подобного я не требовала. Я только хотела собрать экипаж на корабле. Вы узнали, что происходит?
— Но, капитан, мне докладывают, что вы продолжаете готовиться к старту. У вас чрезвычайные полномочия, поэтому я не могу отменить ваш приказ. Но я прошу вас остаться, пока это дело не прояснится, так как вы располагаете какой-то информацией о том, что…
— Мы не стартуем, — сказала Ридра.
— Мы пока не можем, — вмешался Брасс. — Я не соединился с аппаратурой корабля.
— Вероятно, ваш автоматический Джеймс Бонд сошел с ума, — сказала Ридра Вер Дорко.
— … Бонд?
— Мифическая фигура. Простите меня. Я имела в виду ТВ-55.
— О, да, я знаю. Он убил моего брата и еще чертовски чрезвычайно ценных исследователей. Но его не могли заставить сделать это.
— Смогли. ТВ-55 был объектом диверсии… но я не знаю как. Думаю, вам стоит связаться с генералом Форестером и…
— Капитан, контроль взлета сигнализирует, что вы продолжаете давать предупреждение о старте. У меня нет нужной власти, что вы должны…
— Помощник! Мы взлетаем?
— Конечно. Разве не вы сами отдали приказ о переходе в гиперстасис?
— Брасс даже еще не в рубке, вы, идиот!
— Но я тридцать секунд назад получил от вас распоряжение на взлет. Конечно, он уже там. Я только говорю…
Брасс неуклюже передвинулся по полу и заревел в микрофон:
— Я стою рядом с ней, дубина! Вы пошлете нас в центр Беллатрикса. Или вы ищете подходящую новую?
— Но вы же сами…
Под ними послышался гул. Внезапный рывок.
Из громкоговорителя голос Альберта Вер Дорко произнес: — Капитан Вонг!
Ридра вновь закричала: — Идиот, выключите стасис-ген…
Но свист генератора уже перешел в рев.
Новый рывок. Она из последних сил держалась руками за стол. Краем глаза увидела: Брасс колотит в воздухе когтями. Потом…
Отвлеченные мысли в голубом помещении: номинатив, генетив, элятив, аккузатив первый, аккузатив второй, аблятив, портитив, иллатив, инструктив, абессив, инессив, эссив, аллатив, транслатив, сомилатив.
Шестнадцать падежей финского существительного.
Странно, некоторые языки обходятся только единственным и множественным числом. Языки американских индейцев даже не различают число. За исключением языка сиу, в котором есть множественное число, только для одушевления существительных. Голубая комната была круглой, теплой и ровной. По-французски нельзя сказать «теплый». Есть только «горячий» и «тепловатый». Если для этого нет слова, как же они думают об этом? А если у вас нет соответствующей формы, вы не сможете сказать, даже имея соответствующее слово. Только представить себе — испанцы обозначают пол любого предмета: собаки, стола, дерева. Представьте: в венгерском вообще нет обозначения пола — он, она и оно обозначаются одним и тем же словом. Ты мой друг, но вы мой король — таково различие в английском елизоветинском. Но в некоторых восточных языках множество разных местоимений: ты мой друг, ты мой отец, ты мой жрец, ты мой король, ты мой слуга, которого я сожгу завтра утром, если ты не уследишь, а ты мой король, с политикой которого я совершенно не согласен, ты мой друг, но я разобью тебе голову, если ты скажешь это еще раз… и все это разные «ты» «Как меня зовут?»- думала она в круглой теплой комнате.
Мысли без мыслей об имени в голубой комнате: Урсула, Присцилла, Барбара, Мэри Мона, Натика, соответственно, Медвель, Старуха Болтун, Горчица, Обезьяна и Ягодица. Имя. Имена? Что такое имя? Какое имя у меня?
В земле отцов моих вначале шло имя отца: Вонг Ридра. В земле Молли я бы носила имя не отца, а имя матери.
Слова — это название вещей. Во времена Платона вещи были наименованием идей: как лучше описать платоновские идеи? Но действительно ли слова — наименование вещей, или это семантическое недоразумение?
Слова — это символ целой категории предметов, а имя — это символ единичного объекта. Имя — это ее дыхание, ее внешность, ее одежда, брошенная на ночной столик.